— А что? — насторожившись, спросил Степан и легонько хлопнул сына по руке, чтобы тот отпустил нос. — У нас проблемы?
— Нет у нас проблемой, — ответил Иван, но как-то подозрительно быстро начал жевать яичницу.
— Проблем, — поправил Степан, отчетливо понимая, что проблем там, очевидно, воз и маленькая тележка.
Он уже почти простил жену за то, что она ушла от него.
Но он никак не мог простить мать за то, что она так неожиданно умерла. Они остались с Иваном одни. Совсем одни.
Конечно, с хозяйством они справятся, им не привыкать — мама всю жизнь жила отдельно и в хозяйстве участия не принимала. А друг с другом?
— Ты что, опять трояков нахватал?
— Ничего я не нахватал! — ответил Иван, дернув плечом. — Просто я не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Пап, ну съезди в школу и спроси, чего я не знаю! — Он оскорбленно засопел, губы у него искривились и набухли, и всю мордаху как будто повело в сторону. — Она говорит, что я все не правильно понимаю! А я не знаю, что я не правильно понимаю!
— Да кто она-то?
— Инга Арнольдовна! — выкрикнул Иван, отвернулся и утерся рукавом. Степан слышал это имя впервые.
— Кто такая Инга Арнольдовна?
— Она ведет у нас литературу. Между прочим, с нового года, папочка!
В их продвинутой школе с первого класса преподавали не чтение, а литературу.
— Ты что, — осторожно спросил Степан, — плохо читаешь?
Иван научился читать года в четыре и с тех пор читал все, что только попадало ему в руки.
— Папа! — воскликнул Иван с упреком. Он воспринимал такие вопросы как оскорбление. Он не понимал, почему взрослые иногда говорят такие глупости. — Читаю я хорошо! Я не понимаю! Понимаешь? Не по-ни-ма-ю!
— Черт знает что, — пробормотал Степан беспомощно.
Не хватало еще только проблем в школе!
В громадном офисном здании на Профсоюзной, которое ремонтировала его строительная фирма, на прошлой неделе какие-то идиоты выбили стекла, засыпав весь ковролин мелкой, как будто алмазной, крошкой, которую ничем было не взять. даже самыми мощными пылесосами. Пока они решали, что делать с ковролином — перестилать или все-таки чистить, — прямо перед зданием прорвало водопроводную трубу, и районная администрация вместо того, чтобы трубу чинить, три дня пыталась доказать, что во всем виноваты Степановы строители, которых зачем-то понесло в этот колодец. Степан мотался в администрацию и в мэрию, скандалил, лебезил, доказывал, уговаривал, платил деньги, унижался и ругался.
В это самое время на другом его объекте, в Сафоново, местные жители организовали пикеты и стали кидаться под бульдозеры. Приехала программа «Времечко» и еще какая-то, точно такая же, только с другого канала, Степан всегда их путал. Приехал вездесущий «Гринпис», хотя никакого отношения к экологии скандал не имел, притащилось местное начальство, мечтая под это дело получить еще каких-нибудь взяток.
Старухи орали, старики потрясали тощими кулаками, рабочие, которым не платили за простои, матерились и грозились всех закопать, мужики под шумок растаскивали что под руку попадется, дети висли на оградительных сетках, предводитель орал в мегафон: «Не допустим на нашей земле святотатства!»
Святотатство заключалось в том, что, по сведениям этого самого предводителя, на месте, где сейчас строился торговый центр, когда-то был храм. Стоял он еще в допетровские времена, а потом его почему-то снесли и выстроили другой, на самом высоком холме, в центре села Сафонова. Никто и знать не знал о том, что на этом месте был храм, пока не объявился местный активист по имени Леонид и не стал мутить воду.
Активист был похож на всех сразу подобного рода активистов, какими их показывают по НТВ в программе «Профессия — репортер». У него была длинная бледная физиономия земского статистика, жиденькая бородка и песочные волосы. Носил он сиротский синий свитер и вельветовые брюки, заправленные в грубые солдатские ботинки.
Поначалу Степан не принял его всерьез. Потом предложил денег. Потом пригрозил убить, если тот не перестанет лезть не в свое дело.
Ничего не помогало. Угрозы активист Леонид воспринял даже с некоторым восторгом — они подтверждали его собственную значимость. От денег с гордостью отказался, а не обращать на него внимания в последнее время стало очень трудно. Движение против «святотатцев» приняло в Сафоново масштабы стихийного бедствия.
Теперь новое дело! Год кончается, а какая-то там Инга Арнольдовна говорит его сыну, что он ничего не понимает!
Сговорились все, что ли!..
— Ты у нее сегодня спроси, пожалуйста, — велел Степан, стараясь говорить спокойно, — чего именно ты не понимаешь и что мы должны сделать, чтобы ты понял. Хорошо?
Иван заглянул в кружку и сделал вид, что не замечает оставшегося в ней морковного сока.
— Нехорошо, — сказал он, слез со стула и понес кружку в раковину.
Степан перехватил его на полдороге и вернул за стол вместе с кружкой.
— Что нехорошо?
— А то нехорошо, что она уже три раза в дневнике писала, чтобы ты приехал…
— Почему я-то об этом слышу впервые?! — взревел Степан и брякнул на стол кружку. Худенькие плечики под модной водолазкой поникли и как-то сразу уменьшились, перед гневным отцовым взором вместо мордахи оказалась золотистая макушка с завитком тонких волос, тонкие-претонкие пальцы вцепились в кружку с недопитым морковным соком, и на черную поверхность стола капнула слезища.
— Да что ты ревешь?! Почему ты мне не сказал, что меня в школу вызывают?!
«Он никому не нужен, кроме меня», — подумал Степан, разглядывая макушку и чувствуя привычное стеснение то ли в горле, то ли где-то ниже горла.